Новости
10 апреля 2024 г.
Практические аспекты разработки программ обучения требованиям охраны труда
5 апреля 2024 года состоялся бесплатный вебинар по теме «Практические аспекты разработки программ обучения требованиям охраны труда». Мероприятие провела заместитель директора Департамента образования КИОУТ...
Законодательство
1 сентября 2023 г.
1 сентября 2023 года вступают в силу важные изменения законодательства по охране труда
С развитием цифровизации у ряда работодателей, использующих систему электронного документооборота, возникает потребность использовать современные технологии при оформлении результатов проведения специальной оценки условий труда в...
Статистика
21 июля 2023 г.
Цифра недели: опрос «Работы России» показал, как россияне определили секрет успеха в профессии
Большинство опрошенных россиян (86%) убеждены, что реализация в профессии важна. Об этом свидетельствуют данные опроса, который проводился на портале «Работа России» в октябре этого...
Специальная оценка условий труда
28 марта 2024 г.
СОУТ: декларирование соответствия условий труда нормативным требованиям охраны труда
Понятие декларирования соответствия условий труда государственным нормативным требованиям охраны труда установлено нормами статьи 11 Федерального закон от 28 декабря 2013 года № 426-ФЗ «О...
Международный опыт: охрана труда в Канаде. Итог столетней борьбы
23 декабря 2020 г.
Каждый год от производственных аварий или от болезней, связанных с работой, в мире погибает более двух миллионов трудящихся. Сегодня, стало быть, от участия в производстве умирает больше людей, чем от всех войн, и от потребления наркотиков, и от алкоголизма – вместе взятых.[1] Эту печальную статистику сообщает Международная организация труда (МОТ). Даже в такой, казалось бы, благополучной стране, как Канада, в 2002-ом году от производственных травм и аварий погибло 934 трудящихся.
Международный опыт: охрана труда в Канаде. Итог столетней борьбы
Каждый год от производственных аварий или от болезней, связанных с работой, в мире погибает более двух миллионов трудящихся. Сегодня, стало быть, от участия в производстве умирает больше людей, чем от всех войн, и от потребления наркотиков, и от алкоголизма — вместе взятых. Эту печальную статистику сообщает Международная организация труда (МОТ). Даже в такой, казалось бы, благополучной стране, как Канада, например,
в 2002-ом году от производственных травм и аварий погибло
934 трудящихся.
Автор:
Давид МАНДЕЛЬ,
историк рабочего движения,
профессор Университета Монреаля
(Квебек, Канада)
Давид МАНДЕЛЬ,
историк рабочего движения,
профессор Университета Монреаля
(Квебек, Канада)
Издание Школы трудовой демократии, публикуется в сокращении
Каждый год за последние 25 лет по миллиону человек в Канаде травмируется на производстве. Сложнее установить число жертв от профессиональных заболеваний, но согласно оценке Аллена КРАУТА, врача Виннипегского Центра профессиональной медицины, ежегодно в Канаде умирает 2,3-6 тысяч людей от профзаболеваний [2]. Производство, получается, — это настоящая бойня.
Наша социально-экономическая система принуждает трудящихся рисковать своим здоровьем и жизнью, чтобы кормить себя и свои семьи. Буржуазные идеологи утверждают, что в демократическом обществе труд свободен и что трудящиеся добровольно нанимаются на работу к работодателям. Но действительность далеко не такова. Будучи свободным, кто же пойдёт на риск с вероятностью 6 %? Ведь в Канаде в среднем один из шестнадцати трудящихся рискует быть раненым на работе, частью со смертельным исходом [3]. И, несмотря на это, люди не только отзываются на приглашение работодателей приходить к ним на предприятия и получать зарплату, трудящиеся к ним прямо-таки просятся.
Значит — выбор трудящихся тут не свободный. Ибо средства производства являются собственностью буржуазного меньшинства, класса «работодателей». Даже право свободно выбирать работодателя оказывается весьма ограниченным из-за нехватки рабочих мест, непосильных затрат, связанных с изменением места жительства, квалификационных требований, и т.п.
Ежели это так, то казалось бы логичным, чтобы в столь демократической стране, как Канада, трудящиеся имели право активно и непосредственно участвовать в определении условий своего труда. Как утверждает Канадский профсоюз работников автомобилестроения, аэрокосмической промышленности, транспорта и других отраслей (CAW) [4] в своей декларации принципов по охране труда:
«В нашем обществе работодатели решают, где нам работать, работать ли нам вообще, как нам работать, безвредная или опасная наша работа. Когда мы боремся за решения таких проблем трудящихся, как предотвратить увечья от постоянно повторяемых движений, спинную боль, скуку, монотонность и стрессы, мы посягаем на сферы действия, которые начальство считает исключительно своими: выбор материалов, химических веществ и технических процессов; ритм производства; давление надсмотрщиков; сменность работы; чрезмерная сверхурочная работа; общая концепция и управленческая структура предприятия и производственной системы».
Если посмотреть на ситуацию целостно, свободный характер наемного труда при капитализме является в основном миражом. И ничто, пожалуй, так ярко не показывает классовый характер этого общества, как огромное число жертв от условий труда.
Из этого следует, как заключает CAW, один из самых боевых и прогрессивных профсоюзов в Канаде, что соотношение сил — ключевой вопрос охраны труда.
Борьба трудящихся Канады за права в области охраны труда прошла три этапа.
ПЕРВЫЙ ЭТАП — ДО ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА:
РЕЖИМ РЫНОЧНОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ
До появления организованного движения трудящихся во второй половине 19-го века в Канаде не было законодательства по охране труда. Это был период безраздельного господства либеральной идеологии, согласно которой государству не следует вмешиваться в экономическую жизнь (что означало на практике отсутствие вмешательства в пользу трудящихся, ибо государство играло решающую роль и на стадии первоначального накопления, и в защите капитала против посягательств на его власть).
Место законодательства занимала «обычная юриспруденция» (common law), то есть накопленные судебные традиции и решения по искам трудящихся о возмещении ущерба. А эти решения почти всегда были в пользу работодателей. Например, в то время на железных дорогах была проблема низких мостов. Тормозные кондуктора должны были бегать по крышам грузовых вагонов и крутить колеса, приводящие в действие тормоза. Увлечённые этой работой и бегая часто спиной к голове состава, кондуктора иногда не замечали, что впереди низкий мост. И они погибали. Когда семья погибшего железнодорожника подавала в суд с иском о компенсации, работодатель аргументировал, что мост уже был на месте, когда рабочий нанялся. Он знал (или должен был знать) об опасности, и поэтому надо считать, что он согласился на риск. Судьи принимали этот аргумент и отказывали пострадавшей семье в иске.
«По обычному закону слуги не имеют права жаловаться на отсутствие заграждения на оборудовании. Если они решили наняться работать у станка, сама работа на котором опасна, то эта работа является частью сделки. Слуга, если он был поврежден, совершая работу, для которой он нанялся, не может требовать от хозяина возмещения ущерба, если метод работы и станок, на котором работа исполнялась, были такими, какими и хозяин, и слуга ее приняли» [5].
Иными словами, судья РИЧАРДС отказался решить, что работодатель обязан по закону предоставлять минимально безопасные условия труда. Этот вопрос должен был решаться путем индивидуального договора найма. Трудящиеся и капиталисты должны торговаться об условиях найма без вмешательства государства, а рынок подведет итоги этих индивидуальных предпочтений, создавая эффективный уровень безопасности. Потому, дескать, что, если работа опасная, трудящиеся будут требовать себе больше зарплаты, а работодатель, чтобы понизить затраты на труд, будет создавать более безопасные условия труда.
Очевидно, тут подразумевалось, что трудящиеся, заранее зная о рисках, свободно соглашаются на них. Но сами трудящихся, и особенно их организованная часть, прекрасно понимали, что эта свобода иллюзорная. Тем более, что по мере развития промышленного капитализма трудящиеся все больше теряли возможность неформально влиять на производственный процесс. А тот становился все более и более опасным. До «индустриальной революции» (конец XVIII-го века) производственный процесс в значительной мере регулировался еще самими трудящимися — крестьянами, ремесленниками, квалифицированными наемными рабочими. Но конкуренция и гонка за прибылью вели к интенсификации труда, к удлинению рабочего дня, углублению разделения труда (что ставило безопасность одного трудящегося в более сильную зависимость от действий других), к постепенной деквлалификации труда и к превращению трудящегося в придаток машины.
Народ, кстати говоря, сочувствовал позиции трудящихся, и когда вопрос о компенсации решался присяжными, последние почти неизменно решали дело в пользу пострадавшего. Зато судьи очень редко соглашались отдать эти решения в руки присяжных.
ВТОРОЙ ЭТАП — С КОНЦА XIX ВЕКА ДО 1970-ЫХ ГОДОВ:
РЕЖИМ СЛАБОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ
Первый Фабричный закон в Канаде был принят правительством промышленной провинции Онтарио в 1886 г., значительно позже Великобритании и некоторых промышленных штатов США. Давление организованного рабочего движения и желание правительства сохранять социальный мир играли решающую, если не исключительную роль в этом решении. Работодатели и правительство долго сопротивлялись, оттягивали решение и умеряли закон, сколько могли [6].
Большинство статей закона относились на самом деле к труду детей (до 14 лет), молодых девушек (14-18 лет) и женщин. Он запрещал наем этих категорий тружеников, когда существовала вероятность, что условия труда причинят непоправимый вред здоровью. Наем мальчиков до 12-и лет и девочек до 14 вообще был запрещен. Для детей, молодых девушек и женщин максимальный рабочий день ограничивался 10 часами, а неделя — 60 часами, хотя в некоторых случаях исключения допускались. Этим же категориям закон установил часовой перерыв на обед в отдельном от производства помещении. Им также было запрещено чистить оборудование, когда оно было в действии.
Для всех трудящихся закон обязывал работодателей «содержать завод так, чтобы работающий там человек не был в опасности и чтобы не причинялся непоправимый вред его здоровью». Закон установил минимальные нормы чистоты, вентиляции, плотности рабочей силы, и пожарной опасности. Оборудование должно было ограждаться «по мере практической возможности». Наконец, закон предусматривал назначение всего одного фабричного инспектора, уполномоченного принимать необходимые меры для его исполнения.
Работодатели в конце концов примирились с принятием закона. Но это во многом объясняется их уверенностью, что абсолютную власть на предприятиях, которую закон в принципе у них отнимал, правительство им вернет при исполнении закона. Одно то, что закон предусматривал всего лишь одного инспектора на всю провинцию Онтарио (центр канадской промышленности), уже достаточно красноречиво говорило о степени намерений правительства исполнять закон. И хотя с течением лет число инспекторов постепенно увеличивалось и новые нормы были введены, закон никогда не был обеспечен достаточными ресурсами для его эффективного исполнения. К тому же, почти исключительным методом инспекторов было убеждение, а не принуждение. Штрафы были весьма скромными, судебные преследования крайне редкими, и к ним прибегали исключительно в случаях детского труда.
Эта практика оправдывалась царящей буржуазной идеологией, согласно которой работодатели считались в основном социально ответственными и поэтому доступными воздействию убеждения и просвещения. Зато небрежность трудящихся считалась главной причиной аварий. Краеугольным камнем этой идеологии, которая до сих пор усиленно пропагандируется, была идея общности интересов работодателей и трудящихся в деле охраны труда, то есть идея, что в интересах работодателей охранять здоровье трудящихся. В то же время эта идеология утверждала, что какая-то мера риска неизбежна при производстве, что «нормальные риски» нельзя устранять, в том числе тенденцию к интенсификации труда. Эти риски считались «нормальными», то есть объективными, а не социально определенными, не последствием безудержной гонки буржуазии за прибылью. В свете этой идеологии инспектора рассматривались скорее как буферы или посредники, умеряющие классовые конфликты, а не как исполнители законов в пользу трудящихся.
Поскольку, по этой идеологии, интересы трудящихся и работодателей совпадали, не усматривалось никакой надобности в активной роли трудящихся. Сами трудящиеся не имели права обследовать свои рабочие места. Они не имели права требовать информации от работодателей об опасностях на своих рабочих местах. Они не имели права высказать свое мнение и быть услышанными по отношению к этим опасностям. И конечно, они не имели права участвовать в решениях, касающихся их здоровья и безопасности. Даже в тех случаях, когда их жизнь была в непосредственной опасности.
Не было и определенного права отказаться от опасной работы. Если трудящийся все-таки отказывался, начальство его наказывало. Если на предприятии был профсоюз, он мог подать жалобу в защиту рабочего, который отказался. Может быть, через полгода арбитраж оправдал бы рабочего и снял бы с него наказание. Если не было профсоюза, трудящегося просто увольняли.
Место законодательства занимала «обычная юриспруденция» (common law), то есть накопленные судебные традиции и решения по искам трудящихся о возмещении ущерба. А эти решения почти всегда были в пользу работодателей. Например, в то время на железных дорогах была проблема низких мостов. Тормозные кондуктора должны были бегать по крышам грузовых вагонов и крутить колеса, приводящие в действие тормоза. Увлечённые этой работой и бегая часто спиной к голове состава, кондуктора иногда не замечали, что впереди низкий мост. И они погибали. Когда семья погибшего железнодорожника подавала в суд с иском о компенсации, работодатель аргументировал, что мост уже был на месте, когда рабочий нанялся. Он знал (или должен был знать) об опасности, и поэтому надо считать, что он согласился на риск. Судьи принимали этот аргумент и отказывали пострадавшей семье в иске.
«По обычному закону слуги не имеют права жаловаться на отсутствие заграждения на оборудовании. Если они решили наняться работать у станка, сама работа на котором опасна, то эта работа является частью сделки. Слуга, если он был поврежден, совершая работу, для которой он нанялся, не может требовать от хозяина возмещения ущерба, если метод работы и станок, на котором работа исполнялась, были такими, какими и хозяин, и слуга ее приняли» [5].
Иными словами, судья РИЧАРДС отказался решить, что работодатель обязан по закону предоставлять минимально безопасные условия труда. Этот вопрос должен был решаться путем индивидуального договора найма. Трудящиеся и капиталисты должны торговаться об условиях найма без вмешательства государства, а рынок подведет итоги этих индивидуальных предпочтений, создавая эффективный уровень безопасности. Потому, дескать, что, если работа опасная, трудящиеся будут требовать себе больше зарплаты, а работодатель, чтобы понизить затраты на труд, будет создавать более безопасные условия труда.
Очевидно, тут подразумевалось, что трудящиеся, заранее зная о рисках, свободно соглашаются на них. Но сами трудящихся, и особенно их организованная часть, прекрасно понимали, что эта свобода иллюзорная. Тем более, что по мере развития промышленного капитализма трудящиеся все больше теряли возможность неформально влиять на производственный процесс. А тот становился все более и более опасным. До «индустриальной революции» (конец XVIII-го века) производственный процесс в значительной мере регулировался еще самими трудящимися — крестьянами, ремесленниками, квалифицированными наемными рабочими. Но конкуренция и гонка за прибылью вели к интенсификации труда, к удлинению рабочего дня, углублению разделения труда (что ставило безопасность одного трудящегося в более сильную зависимость от действий других), к постепенной деквлалификации труда и к превращению трудящегося в придаток машины.
Народ, кстати говоря, сочувствовал позиции трудящихся, и когда вопрос о компенсации решался присяжными, последние почти неизменно решали дело в пользу пострадавшего. Зато судьи очень редко соглашались отдать эти решения в руки присяжных.
ВТОРОЙ ЭТАП — С КОНЦА XIX ВЕКА ДО 1970-ЫХ ГОДОВ:
РЕЖИМ СЛАБОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ
Первый Фабричный закон в Канаде был принят правительством промышленной провинции Онтарио в 1886 г., значительно позже Великобритании и некоторых промышленных штатов США. Давление организованного рабочего движения и желание правительства сохранять социальный мир играли решающую, если не исключительную роль в этом решении. Работодатели и правительство долго сопротивлялись, оттягивали решение и умеряли закон, сколько могли [6].
Большинство статей закона относились на самом деле к труду детей (до 14 лет), молодых девушек (14-18 лет) и женщин. Он запрещал наем этих категорий тружеников, когда существовала вероятность, что условия труда причинят непоправимый вред здоровью. Наем мальчиков до 12-и лет и девочек до 14 вообще был запрещен. Для детей, молодых девушек и женщин максимальный рабочий день ограничивался 10 часами, а неделя — 60 часами, хотя в некоторых случаях исключения допускались. Этим же категориям закон установил часовой перерыв на обед в отдельном от производства помещении. Им также было запрещено чистить оборудование, когда оно было в действии.
Для всех трудящихся закон обязывал работодателей «содержать завод так, чтобы работающий там человек не был в опасности и чтобы не причинялся непоправимый вред его здоровью». Закон установил минимальные нормы чистоты, вентиляции, плотности рабочей силы, и пожарной опасности. Оборудование должно было ограждаться «по мере практической возможности». Наконец, закон предусматривал назначение всего одного фабричного инспектора, уполномоченного принимать необходимые меры для его исполнения.
Работодатели в конце концов примирились с принятием закона. Но это во многом объясняется их уверенностью, что абсолютную власть на предприятиях, которую закон в принципе у них отнимал, правительство им вернет при исполнении закона. Одно то, что закон предусматривал всего лишь одного инспектора на всю провинцию Онтарио (центр канадской промышленности), уже достаточно красноречиво говорило о степени намерений правительства исполнять закон. И хотя с течением лет число инспекторов постепенно увеличивалось и новые нормы были введены, закон никогда не был обеспечен достаточными ресурсами для его эффективного исполнения. К тому же, почти исключительным методом инспекторов было убеждение, а не принуждение. Штрафы были весьма скромными, судебные преследования крайне редкими, и к ним прибегали исключительно в случаях детского труда.
Эта практика оправдывалась царящей буржуазной идеологией, согласно которой работодатели считались в основном социально ответственными и поэтому доступными воздействию убеждения и просвещения. Зато небрежность трудящихся считалась главной причиной аварий. Краеугольным камнем этой идеологии, которая до сих пор усиленно пропагандируется, была идея общности интересов работодателей и трудящихся в деле охраны труда, то есть идея, что в интересах работодателей охранять здоровье трудящихся. В то же время эта идеология утверждала, что какая-то мера риска неизбежна при производстве, что «нормальные риски» нельзя устранять, в том числе тенденцию к интенсификации труда. Эти риски считались «нормальными», то есть объективными, а не социально определенными, не последствием безудержной гонки буржуазии за прибылью. В свете этой идеологии инспектора рассматривались скорее как буферы или посредники, умеряющие классовые конфликты, а не как исполнители законов в пользу трудящихся.
Поскольку, по этой идеологии, интересы трудящихся и работодателей совпадали, не усматривалось никакой надобности в активной роли трудящихся. Сами трудящиеся не имели права обследовать свои рабочие места. Они не имели права требовать информации от работодателей об опасностях на своих рабочих местах. Они не имели права высказать свое мнение и быть услышанными по отношению к этим опасностям. И конечно, они не имели права участвовать в решениях, касающихся их здоровья и безопасности. Даже в тех случаях, когда их жизнь была в непосредственной опасности.
Не было и определенного права отказаться от опасной работы. Если трудящийся все-таки отказывался, начальство его наказывало. Если на предприятии был профсоюз, он мог подать жалобу в защиту рабочего, который отказался. Может быть, через полгода арбитраж оправдал бы рабочего и снял бы с него наказание. Если не было профсоюза, трудящегося просто увольняли.
Стоит подчеркнуть, что все меры, принятые государством в этот период, касались почти исключительно производственных аварий, потому что профессиональные заболевания, как правило, развиваются медленно и не мешают ходу производства. Труднее доказать их связь с производством.
Если работодатели в этот период не жаловались на фабричные законы, то организации трудящихся постоянно осуждали их невыполнение и выражали свое недоверие инспекторам. Они считали работодателей, у которых происходили аварии, преступниками. Комментируя в 1911-ом году большое число аварий на железных дорогах, газета Съезда труда Канады писала:
«Не существует более криминальных корпораций, чем железные дороги, и они тратили миллионы на подкуп судей и законодателей, чтобы предотвратить принятие законов, которые принуждали бы их защищать и ограждать жизни и тела своих наёмных работников. Если бы была справедливость, многие президенты и руководители железных дорог сидели бы за решеткой. Но, видите ли, некоторые убийства — совершенно законные и респектабельные» [7].
Статистика не позволяет с полной уверенностью судить об эффекте фабричных законов, принятых в этом периоде. Но есть хорошее основание полагать, что условия в 1914-ом году не были лучше, чем до принятия законов. По крайней мере, можно сказать, что условия не ухудшались настолько, насколько могли бы, если бы этих законов не было.
Главная победа трудящихся была на самом деле в области идеологии. Они заставили государство хотя бы на символическом уровне отойти от либеральной идеологии и в принципе признать необходимость общественного регулирования условий труда. Это перевело борьбу трудящихся на политическую почву, где соотношение сил было для них более выгодным. Фабричные законы, если и не практикой своего действия, то хотя бы самим фактом своего существования отрицали либеральную идеологию буржуазии и были первым шагом к признанию государством легитимности социальных прав трудящихся. Карл МАКРКС сказал по поводу десятичасового закона в Англии: «…билль о десятичасовом рабочем дне был не только важным практическим успехом, но и победой принципа; впервые политическая экономия буржуазии открыто капитулировала перед политической экономией рабочего класса» [8].
Практическое влияние фабричных законов было скорее косвенным: они создали в юриспруденции основу для успешного взыскания с работодателей возмещения за ущерб от аварий. Иными словами, аварии стали стоить работодателям денег, несмотря на усилия адвокатов страховых компаний, к услугам которых работодатели прибегали, чтобы снижать эти затраты до минимума. Поэтому работодатели начали более положительно относиться к идее обязательного страхования от аварий за их счет. Такой закон был принят в Онтарио в 1914 году. Хотя рабочее движение боролось за этот закон главным образом в целях обеспечения семей пострадавших трудящихся вне зависимости от определения вины, оно в то же время понимало, что эта мера укрепит экономическую заинтересованность работодателей в уменьшении рисков и приведет к улучшению условий труда. Поскольку не удавалось победить на собственной идеологической почве, движение принуждено было играть по правилам буржуазии.
Трудящиеся сопротивлялись, но их движение не успевало за бурными процессами «второй индустриальной революции» конца XIX века и за стремительной концентрацией и укреплением капитала. Под ударами экономических кризисов 1880-х и 1890-х годов и под влиянием американского профсоюзного движения прежнее стремление организоваться по «промышленному принципу» (то есть квалифицированным и неквалифированным вместе) потерпело поражение. К началу XX века профсоюзы представляли главным образом только квалифицированных рабочих. И хотя в Канаде, в отличие от США, профсоюзное движение не отказывалось от независимого политического действия, влияние его социалистического крыла уступало влиянию буржуазных партий в среде трудящихся [9].
Режим регулирования условий труда, который был скорее режимом саморегулирования (или рыночным регулированием), чем непосредственного государственного регулирования, продолжался в течение первых трех четвертей XX века. С той, однако же, разницей, что особенно после Второй мировой войны с признанием профсоюзов и распространением практики коллективных переговоров часть трудящихся (в основном мужчины, работники сырьевых и перерабатывающих отраслей промышленности) добились права участия в совместных комитетах по охране труда и права отказаться от опасной работы. Но по большей части лидеры профсоюзного движения взамен признания профсоюзов соглашались непосредственно не посягать на прерогативы капитала в сфере организации производства и инвестиционных решений.
Таким образом, буржуазия в основном удалось избежать вмешательства государства, которое угрожало ограничить ее экономическую власть в пользу трудящихся. Более того, создание отдельного режима регулирования охраны труда помогло изолировать этот вопрос от остальных аспектов социально-трудовых отношений. Это было выгодно капиталу, поскольку убийство и «калечение» трудящихся были одним из наиболее отвратительных аспектов капиталистических отношений и всегда имели потенциал подорвать их легитимность. Отдельный и малоэффективный режим снижал риск конфронтации и сравнительно мало стоил работодателям.
Главная победа трудящихся была на самом деле в области идеологии. Они заставили государство хотя бы на символическом уровне отойти от либеральной идеологии и в принципе признать необходимость общественного регулирования условий труда. Это перевело борьбу трудящихся на политическую почву, где соотношение сил было для них более выгодным. Фабричные законы, если и не практикой своего действия, то хотя бы самим фактом своего существования отрицали либеральную идеологию буржуазии и были первым шагом к признанию государством легитимности социальных прав трудящихся. Карл МАКРКС сказал по поводу десятичасового закона в Англии: «…билль о десятичасовом рабочем дне был не только важным практическим успехом, но и победой принципа; впервые политическая экономия буржуазии открыто капитулировала перед политической экономией рабочего класса» [8].
Практическое влияние фабричных законов было скорее косвенным: они создали в юриспруденции основу для успешного взыскания с работодателей возмещения за ущерб от аварий. Иными словами, аварии стали стоить работодателям денег, несмотря на усилия адвокатов страховых компаний, к услугам которых работодатели прибегали, чтобы снижать эти затраты до минимума. Поэтому работодатели начали более положительно относиться к идее обязательного страхования от аварий за их счет. Такой закон был принят в Онтарио в 1914 году. Хотя рабочее движение боролось за этот закон главным образом в целях обеспечения семей пострадавших трудящихся вне зависимости от определения вины, оно в то же время понимало, что эта мера укрепит экономическую заинтересованность работодателей в уменьшении рисков и приведет к улучшению условий труда. Поскольку не удавалось победить на собственной идеологической почве, движение принуждено было играть по правилам буржуазии.
Трудящиеся сопротивлялись, но их движение не успевало за бурными процессами «второй индустриальной революции» конца XIX века и за стремительной концентрацией и укреплением капитала. Под ударами экономических кризисов 1880-х и 1890-х годов и под влиянием американского профсоюзного движения прежнее стремление организоваться по «промышленному принципу» (то есть квалифицированным и неквалифированным вместе) потерпело поражение. К началу XX века профсоюзы представляли главным образом только квалифицированных рабочих. И хотя в Канаде, в отличие от США, профсоюзное движение не отказывалось от независимого политического действия, влияние его социалистического крыла уступало влиянию буржуазных партий в среде трудящихся [9].
Режим регулирования условий труда, который был скорее режимом саморегулирования (или рыночным регулированием), чем непосредственного государственного регулирования, продолжался в течение первых трех четвертей XX века. С той, однако же, разницей, что особенно после Второй мировой войны с признанием профсоюзов и распространением практики коллективных переговоров часть трудящихся (в основном мужчины, работники сырьевых и перерабатывающих отраслей промышленности) добились права участия в совместных комитетах по охране труда и права отказаться от опасной работы. Но по большей части лидеры профсоюзного движения взамен признания профсоюзов соглашались непосредственно не посягать на прерогативы капитала в сфере организации производства и инвестиционных решений.
Таким образом, буржуазия в основном удалось избежать вмешательства государства, которое угрожало ограничить ее экономическую власть в пользу трудящихся. Более того, создание отдельного режима регулирования охраны труда помогло изолировать этот вопрос от остальных аспектов социально-трудовых отношений. Это было выгодно капиталу, поскольку убийство и «калечение» трудящихся были одним из наиболее отвратительных аспектов капиталистических отношений и всегда имели потенциал подорвать их легитимность. Отдельный и малоэффективный режим снижал риск конфронтации и сравнительно мало стоил работодателям.
ТРЕТИЙ ЭТАП — С 1970-Х ГОДОВ ДО НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ
Этот режим стал объектом нового этапа борьбы трудящихся за охрану труда в 1970-е годы. Новый подъем борьбы происходил в основном «снизу» и был частью общего подъема профсоюзных «низов», особенно молодых трудящихся, реагировавших против бюрократизма и консерватизма своих лидеров. Это был еще период «тридцати золотых» послевоенных лет, когда уровень безработицы был достаточно низок и социальные права и гарантии расширялись под знаменем «государства всеобщего благосостояния». Молодое поколение не помнило Великого кризиса 1930-х годов. Оно выросло в атмосфере относительной социальной уверенности, когда борьба за экономическое выживание отошла на второй план. Они тем острее ощущали и сознавали противоречивость, иррациональность и антигуманность капиталистических отношений, управляемых интересами частного накопления. (Аналогичное движение возникло в это время среди учащихся вузов. Во Франции пересечение этих двух движений оказалось особенно взрывоопасным).
Эти трудящиеся особенно болезненно реагировали на произвольную, по сути тоталитарную, власть администрации предприятий. Правящая идеология утверждала, что трудящиеся — свободные граждане. Но на производстве они должны были отказаться от всякой свободы. Система сводила их к положению рабочего скота. Заставлять людей заниматься интенсивной работой в течение сорока и больше часов в неделю, лишая всякого контроля над тем, чем и как они занимаются, — это ведь идеал «научного управления трудом» при капитализме («тейлоризма») и «японского метода» («тойотизма»). А с точки зрения трудящихся, это высшая степень антигуманизма. Это подтверждают и современные медицинские исследования, которые доказывают, что такая работа существенно увеличивает риск сердечных болезней.[10]
Но нигде, пожалуй, эта антигуманность так ярко не проявляется, как в области охраны труда, где дело непосредственно касается жизни и здоровья трудящихся. Молодые активисты наотрез отвергали официальную версию, поддерживаемую многими профсоюзными лидерами, будто в области охраны труда интересы трудящихся и работодателей совпадают. Они видели мало пользы от существующей «системы внешней ответственности», то есть государственного регулирования, и еще меньше — от «системы внутренней ответственности», в которой трудящиеся были лишены права участия и реального влияния на решения, касающиеся их здоровья. И они стали коллективно — и притом незаконно — бросать работу, когда считали ее опасной. Особенно активными были работники горнодобывающей, авиационной и автомобильной отраслей.
Одним их идейных вдохновителей этого движения был Роберт САСС — заместитель министра труда провинции Саскачеван. В 1970-е годы там у власти была социал-демократическая партия, которая опиралась на профсоюзное движение и на мелких фермеров и была еще достаточно левой. К тому же, большинство крупных промышленных предприятий принадлежали провинции. Это правительство первым в Канаде дало трудящимся новые права в области охраны труда. Профсоюзы других, более промышленных провинций Канады часто приглашали Роберта САССА выступать на своих конференциях. В одном из своих выступлений он сказал:
«Если произойдет улучшение условий труда, то только в том случае и в той мере, в какой трудящиеся активны. Когда трудящиеся борются, тогда растет вероятность, что правительства положительно отреагируют на их требования и введут лучшие нормы, инспекции, обязательные меры, и в том числе и расширение прав трудящихся знать, участвовать, и отказаться. И, по-моему, мы тогда получим и лучшую науку. За последнее время много говорят о том, что информация — это сила. Да, нам нужно право знать. Нам нужна информация. Но сила есть сила. Этого никогда не забывайте» [11].
САСС объяснял, что никакие экономические соображения не могут оправдать потерю здоровья трудящихся. Поэтому нельзя отдать заботу об охране труда в руки работодателей, которые заинтересованы, в конце концов, только в прибыли. Охрана труда — это неотчуждаемое право каждого трудящегося. Трудящиеся лучше всех знают, когда условия работы вредны. Роберт САСС считал, что более жесткие законы или большее количество инспекций сами по себе неспособны радикально изменить ситуацию. Надо было дать трудящимся права и признать их собственный опыт в оценке условий труда. Иначе охрана труда останется в руках экспертов, которые придерживаются интересов и идеологии работодателей. Он также считал, что право отказаться от работы не должно быть ограниченным условиями, нормами или присутствием каких-либо определенных данных. Достаточно, чтобы тело самого трудящегося ему подсказывало, что работа вредная.
В результате этой борьбы в Канаде система государственного регулирования (система внешней ответственности) была несколько ужесточена: общие нормы были заменены более конкретными по отраслям и специфическим проблемам; больше внимания было уделено угрозам здоровью (а не только потенциальным причинам аварий); исполнение закона было централизовано в министерствах труда [12].
Что касается системы внутренней ответственности, то трудящиеся добились трех основных прав:
1. Право быть информированными об опасностях, с которыми они работают;
2. Право через своих представителей участвовать в совместных комитетах по охране труда, включая надзор и контроль (ежемесячное обследование рабочих мест), участвовать в расследованиях несчастных случаев на производтве, право освобождения от работы с сохранением зарплаты для участия в комитетах и для обучения;
3. Право отказаться от работы, когда трудящийся считает — не знает, — что работа вредная или опасная.
2. Право через своих представителей участвовать в совместных комитетах по охране труда, включая надзор и контроль (ежемесячное обследование рабочих мест), участвовать в расследованиях несчастных случаев на производтве, право освобождения от работы с сохранением зарплаты для участия в комитетах и для обучения;
3. Право отказаться от работы, когда трудящийся считает — не знает, — что работа вредная или опасная.
Право отказаться от вредной работы истолковывается достаточно широко, то есть опасность не должна быть сиюминутной, но может развиваться постепенно и вылиться в профессиональное заболевание. Эти реформы еще дальше подорвали правящую идеологию об общих интересах трудящихся и работодателей. Введя их, государство на практике признало, что существовавшая до тех пор система фактического саморегулирования работодателями — неэффективна, что надо создать противовес власти работодателей, и что этот противовес должны оказывать государство и трудящиеся, которые подвергаются рискам.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК:
1. «Work is Three Times More Deadly than War», Guardian (Лондон), 2.5.2002.
2. D. Smith, Consulted to Death, Winnipeg: Arbeiter Ring, 2000 г, стр. 16.
3. Канадский съезд труда http://canadianlabour.ca/index.php/april_03.
4. Полное название профсоюза на английском языке: National Automobile, Aerospace, Transportation and General Workers Union of Canada (CAW); на французском языке: Syndicat national de I'automobile, de I'aerospatiale, du transport et des autres travailleurs et travailleuses du Canada (TCA).
5. E. Tucker, Administering Danger in the Workplace: the Law and Politics of Occupational Health and Safety Regulation in Ontario, 1850-1914, Toronto, U. of Toronto Press, 1990г., стр, 3-4.
6. Эта политическая борьба подробно описывается в 4-ом главе книги E. Tucker, Administering Danger in the Workplace.
7. Industrial Banner от 3/I-1911 г., процитировано в Tucker, Administering Danger in the Workplace, стр. 207.
8. К.Маркс, Речь на торжественном открытии Международной ассоциации трудящихся, 1864 г. (К Маркс, Ф.Энгельс. Сочинения. 2-е изд. Том 16, с. 8-9. - М.: Госполитиздат. 1960).
9. B. Palmer, Working Class Experience: Rethinking History of Canadian Labour, 1880-1991, Тоronto, McClelland and Stuart, 1992 г., гл. 4.
10. R. Karasek, T.Theorell, Healthy Work : Stress, Productivity, and the Reproduction of Working Life, New York: Basic Books, 1990.
11. Выступление на конференции Федерации труда Онтарио, 1980 (по магнитофонной записи).
12. E. Tucker, “And Defeat Goes On : An Assessment of Third-Wave Heatlh and Safety Regulation,” F. Pierce, Corporate Crime: Contemporary Debates, Toronto: U. of Toronto Press, 1995, стр. 247-48.
2. D. Smith, Consulted to Death, Winnipeg: Arbeiter Ring, 2000 г, стр. 16.
3. Канадский съезд труда http://canadianlabour.ca/index.php/april_03.
4. Полное название профсоюза на английском языке: National Automobile, Aerospace, Transportation and General Workers Union of Canada (CAW); на французском языке: Syndicat national de I'automobile, de I'aerospatiale, du transport et des autres travailleurs et travailleuses du Canada (TCA).
5. E. Tucker, Administering Danger in the Workplace: the Law and Politics of Occupational Health and Safety Regulation in Ontario, 1850-1914, Toronto, U. of Toronto Press, 1990г., стр, 3-4.
6. Эта политическая борьба подробно описывается в 4-ом главе книги E. Tucker, Administering Danger in the Workplace.
7. Industrial Banner от 3/I-1911 г., процитировано в Tucker, Administering Danger in the Workplace, стр. 207.
8. К.Маркс, Речь на торжественном открытии Международной ассоциации трудящихся, 1864 г. (К Маркс, Ф.Энгельс. Сочинения. 2-е изд. Том 16, с. 8-9. - М.: Госполитиздат. 1960).
9. B. Palmer, Working Class Experience: Rethinking History of Canadian Labour, 1880-1991, Тоronto, McClelland and Stuart, 1992 г., гл. 4.
10. R. Karasek, T.Theorell, Healthy Work : Stress, Productivity, and the Reproduction of Working Life, New York: Basic Books, 1990.
11. Выступление на конференции Федерации труда Онтарио, 1980 (по магнитофонной записи).
12. E. Tucker, “And Defeat Goes On : An Assessment of Third-Wave Heatlh and Safety Regulation,” F. Pierce, Corporate Crime: Contemporary Debates, Toronto: U. of Toronto Press, 1995, стр. 247-48.